Доедать не обязательно - Ольга Юрьевна Овчинникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– МЯУ! – раздаётся оголтелое снизу.
– Какая муха тебя укусила? – шипит Соня, садясь на корточки. – Тихо ты! Здесь же люди!
– Да никто меня не услышит, – утешающе вещает Глор. – Вот смотри! – и, набрав в кошачьи лёгкие побольше воздуха, дурной голосиной орёт: – Жё-о-олтая пипи-и-иська-а-а!
– Тихо, говорю!
Её окликают:
– Девушка! – это блондинка, которая выбирала духи.
– Да? – неловко выпрямляется Соня.
– Вы извините. Меня зовут Ангелика, – здоровается та.
Соня пожимает узкую ладонь – хрупкая на вид, она оказывается по-мужски сильной. Но куда больше поражают глаза, а точнее их нестерпимая, ангельская голубизна. И волосы натурального белого цвета. Ангелика! Про которую говорила Ириска по телефону!
Девушка между тем продолжает:
– Хочу пригласить Вас на свои вечеринки. Приходите, у нас интересно, – она протягивает визитку, которую Соня по инерции и берёт. – Порка есть. А по средам у нас верёвочки.
Соня утыкается в прямоугольную чёрную картонку и молчит, так что Ангелика больше не находится, что сказать. На прощание она взмахивает рукой и летящей походкой устремляется прочь, тает в толпе людей.
Номера телефонов, имена – Ангелика и Даймон, – «Клуб Анаконда». Замысловатый шрифт. Фоном нарисована перекрученная змея с открытой пастью и кислотно-жёлтым глазом, – Соня так долго всматривается в неё, что та начинает шевелиться, мерцая тугими кольцами.
На обратной стороне визитки написано: «Путь верёвки начинается в сердце» и «Feed your demons54».
Испуганно сунув её в карман пуховика и этим распоров ещё больше прокладку, Соня стискивает лежащий там телефон, добывает его и смотрит в раздумьях на номер, написанный на ладони.
– Может, всё-таки, клуб? – говорит Глор. – Ириска сказала…
– Угу, – «соглашается» Соня и трясущимися пальцами набирает номер Монаха.
– Да кто б сомневался, – недовольно фыркает Глор.
Гудки в трубке тянутся, точно резиновые. На четвёртом, когда Соня уже собирается отключиться, на том конце раздаётся шорох, сопение, и невнятный голос протяжно отвечает:
– Алё-о-о.
– Здравствуйте, – говорит она вежливо. – Монах – это Вы?
– Да-а-а… – жёваный голос растягивает слова, дегустируя звуки.
Соня собирается с духом, готовая извиниться и нажать на отбой.
– Мне нужен человек, практикующий… э-э-эм… порку.
– Пор-р-рку, – повторяет её собеседник, грассируя. – Да, это ко мне. Субботняя пор-р-рка. Выбивание дур-р-ри.
– Да-да, именно это мне, похоже, и надо, – соглашается Соня, с облегчением выдохнув.
И они договариваются о встрече так просто, что даже обыденно.
…Всю обратную дорогу до общаги Глор обиженно молчит..
Глава 26
Кто слишком долго сражается с драконами, сам становится драконом (Василий Головачёв, «Посланник»).
В общаге творится подготовка к Новому году: гирлянды и свисающие на нитках стеклянные шары резко контрастируют с обшарпанными стенами, по которым дикими тропическими корнями расползается старая электропроводка, – убогое, жалкое зрелище. Пол узкого коридора заставлен размятыми коробками, в которых тускло поблёскивает древняя, изрядно потрёпанная мишура, ёлочный дождик и игрушки, переложенные комками серой туалетной бумаги. С кухни доносится голос Грымзы.
Соня шустро протискивается между коробками, ныряет в комнату и тихонько захлопывает дверь. Жмёт выключатель, – лампочка, висящая без абажура под потолком, озаряет тусклым светом грязно-зелёные стены и пол, кишащий тараканами. Соня огибает коврик, двигаясь вдоль стенки так, словно идёт над пропастью по узкой тропинке, вырубленной в отвесной скале. Так же тесно она обтекает стол и в изнеможении валится на кровать, – та только взвизгивает.
Глор же с гиканьем проносится прямо по центру и по ковру. С разбегу запрыгивает к Соне.
Флоггер, лежащий в глубине пакета, пахнет краской и кожей, – запах будоражит, по телу пробегает беспокойная дрожь. Соня перебирает хвосты, от чего те шевелятся, будто ожившие змеи.
Не проходит и минуты, как в дверь раздаётся стук: бам! Бам!
– Соня! Ты там дома? – Грымза собственной персоной. – Иди украшать колидор!
– Тс-с-с! – шепчет Соня Глории, поднеся палец ко рту.
В дверь долбятся ещё сильнее:
– Открывай! Я знаю, что ты дома!
Бам! Бам!
Соня ёрзает, мучаясь в принятии решения – безропотно помочь с этим балаганом или выйти и сказать, чтобы все они катились к чёрту. Стараясь не шуршать, откладывает пакет в сторонку.
Главное – сидеть тихо.
Глория же, напротив, спрыгивает с кровати, дефилирует к двери, и устраивает там форменную пантомиму: с должным фарсом и философской рожей застывает, полуприсев, как по нужде, а затем начинает интенсивно копать, – такими пижонскими жестами, что Соня невольно прыскает в кулачок.
После двухминутной паузы в коридоре слышится нервно-глумливый бубнёж и затем шаркающие шаги, уносящие грузное тело прочь.
Демонстративно пройдя по коврику, Глория возвращается, запрыгивает к Соне и принимается жамкать лапами покрывало – строит себе гнездо.
– Значит, Монах? – и, не дожидаясь ответа, она задумчиво произносит: – Думаю, пора познакомиться с Видой, а то, чувствую, грохнешь ты чувака и не заметишь…
– Познакомиться с кем? – говорит Соня всё ещё шёпотом.
– Помнишь, ты удивлялась, что тогда в спальне произошло? Лампа… Паркет…
Конечно, помнит. Мужчина сидел в углу, стены были забрызганы кровью и натёрло верёвкой руки, – неделю синяки не сходили. Она бессознательно трёт запястья, поворачивается к Глории всем корпусом и кивает, предлагая продолжать.
– Это был твой Дракон. Её зовут Вида.
– Дракон, – вторит ей Соня эхом.
Ну, конечно! Одной кошкодевы ей мало, подавайте ещё и чудовищного Дракона, готового разнести в щепки всё и вся!
– Там в балахоне… который давно пора постирать… – не договорив, Глория плюхается в натоптанное гнездо, где приступает к самозабвенному лизанию пятки.
Всё также, по стенке Соня подходит к корзине с грязным бельём и выуживает оттуда аутентичный бордовый балахон, изрядно испачканный в придорожной грязи, – балахон от эзотерической бабушки с клюкой и собачкой. Она возвращается на кровать и тщательно разглядывает его.
Что там делают перед стиркой? Видимо, проверяют карманы – их два, вместительных и глубоких. Она запускает руку в один и выуживает оттуда спиральную серовато-коричневую рапановую ракушку с ярко-оранжевой гладью внутри, а затем ключи от Ирискиной хаты, на которых болтается неприличный брелок с поросятами. Ключи и тусклая от засохшей морской соли ракушка с прошкрябанной дыркой в стенке ни о чём ей не говорят.
В другом кармане лежит кокосовая конфета, – вытащив её, Соня резко закусывает губу. Кладёт обратно. И тут уже натыкается на тонкую кожаную бечёвку, от прикосновения к которой по телу пробегает благоговейный трепет. Взволнованно сглотнув, она тянет за неё и извлекает на свет ключик. И, прижав к себе балахон, зачарованно разглядывает находку.
Ключ чёрный, шероховатый, будто окаменевший. Сделан, кажется, из какой-то особенной глины, – на тусклой поверхности бликуют слюдяные прожилки, – нижняя часть с витиеватыми выемками, вырезанными искусным, неповторимым образом. Но вся его оригинальность заключена в основании: округлая часть с проделанным отверстием для кожаного шнурка похожа на спящий глаз, причём поверхность вокруг него покрыта изысканной резьбой, напоминающей чешую ящерицы.
Оглушённая удивительной красотой исполнения ключа, Соня на время замирает, и Глория, утомившись привлекать внимание гримасами, сильно толкает её в плечо:
– Надевай балахон.
Кошкодева шустро спрыгивает к кровати, неуклюжей трусцой подбегает к шкафу и вываливает оттуда груду вещей: старые джинсы, рубашки, свитер. Подтаскивает к ногам чёрный платок:
– Одевайся теплее. И, на вот, глаза завяжи.
– А ключ? – Соня крепко стискивает его, и тот отдаёт лютым холодом, перетекающим в обжигающий жар. – На шею надеть?
– Наденешь, когда время придёт. Положи в карман, – осаждает её Глор и, указывая лапой на чокер, кричит: – Детка! Ну ради бога, сними ты эту хрень!
– Но Он сказал…
– Снимай, блядь! – глаза Глории гневно вспыхивают.
– Ладно, ладно… Не бухти.
Соня впрыгивает в джинсы и свитер, путается в балахоне, продевает руки в широкие рукава, прячет ключ, – вмявшийся в кожу ладони, он не сразу соглашается нырнуть в недра кармана, – и, недолго промучавшись с застёжкой, снимает ошейник.
Кладёт его под подушку.
С повязкой мир погружается в кромешный мрак.
– Готова? – с придыханием спрашивает Глория, и в её голосе слышится нарастающая и крайне заразная паника.
Спина у Сони холодеет, в животе всё сжимается комом, и изо
